70 лет Победы

[Tamplier]

Чем больше я изучаю тему Великой Отечественной войны, тем больше поражаюсь тем фактам, которые открываются. Вот недавно, читал про американскую медаль "Пурпурное сердце". И нашел вот что. Медалью «Пурпурное сердце» могут быть награждены любые служащие Вооружённых сил США, погибшие или получившие ранение в результате действия сил противника. Существуют прецеденты, когда медалью был награждён иностранец. 29 июля 1989 года медалью «Пурпурное сердце» был награждён ветеран Великой Отечественной войны Владимир Терентьевич Куц.
Родился в 1927 году в селе Веприк на Полтавщине. Отец, — Терентий Митрофанович Куц, инженер-строитель, который строил мосты в Кашире, Красноярске и Днепропетровске, был главным механиком на строительстве железнодорожного моста через Енисей. В 1937 году он был арестован по ложному доносу соседки сначала за антисоветские лозунги, а затем якобы за подготовку покушения на Сталина на мосту через Енисей. Был сослан на 8 лет в Норильск после того, как из обвинения убрали пункты о терроризме. Мать работала прачкой в селе Веприк. В 1941 году село было занято немцами, и мать вместе с сыном вынуждена была продавать немцам алкоголь, чтобы как-то заработать на жизнь. Весной 1942 года Владимира арестовали полицаи, обнаружив в его доме советские листовки с антифашистскими лозунгами на немецком языке, и отправили в качестве остарбайтера в Германию.
В Бресте Куц сбежал, но снова был пойман. Владимир работал на железнодорожной разгрузке под Галле, где заработал две грыжи, а также на рытье траншей в Гамбурге, где получил гастрит и эмфизему лёгких. С Куцем начальство плохо обращалось, презрительно называя его «кляйне Сталин» и «руссиш швайн»: на нём вымещали злобу даже в том случае, если заводы бомбила американская авиация. Начальство постоянно твердило в духе гитлеровской пропаганды, что после войны всё славянское население Восточной Европы будет обращено в рабов. В Штутгарте он трудился по 12 часов, разбирая завалы на железнодорожном вокзале и чудом не умер. Вскоре его отдали в услужение бауэру (крестьянину) Антону Старцу в Девангене (Баден-Вюртемберг). Старц был удивлён тем, что его пятнадцатилетний восточный работник является грамотным, вопреки гитлеровской пропаганде. Пока хозяев не было, Куц ловил на радиоприёмнике Москву и тайно слушал сводки с фронта. Зимой 1942/1943 годов Куц работал с французскими военнопленными на лесопилке, когда узнал по радио о том, что немецкие войска были разгромлены под Сталинградом: французы качали Куца на руках, как будто он участвовал в том сражении
В марте 1945 года 17-летний Владимир встретил в селе колонну американских войск, а затем познакомился с сержантом 4-й пехотной дивизии армии США Юджином Мелли, уроженцем Бостона, ранее учившимся в Боннском университете на юридическом факультете и поэтому свободно владевшим немецким языком. Куц рассказал Мелли о том, что на крутом повороте горной дороги в Шварцвальде немцы готовят засаду, ставя противотанковые орудия в траншеи: об этом ему проболтался ненароком бауэр Старц. Американцы сумели обойти засаду, а вскоре Мелли, разузнав Владимира получше, предложил ему послужить в армии. Командир отряда капрал Билл Риски (фермер из Коннектикута) назначил Владимира Куца, которого американцы прозвали «Вилли», стрелком на джип «Willys MB»: сам Юджин рассказал, что его стрелок был убит несколько дней тому назад, а водитель ранен. Перед службой капеллан расспросил Куца о вероисповедании, и тот ответил, что является христианином.
На следующий день «Вилли» принял боевое крещение, атаковав двух солдат, минировавших мост через горную речку. Выстрелить с первого раза не получилось: бывший остарбайтер сначала не дотянул затвор крупнокалиберного пулемёта, и солдаты уже садились на мотоцикл, но Владимир всё же справился и открыл огонь. Первыми выстрелами Владимир тяжело ранил немецкого солдата: пулей ему оторвало руку с лопаткой так, что было видно лёгкое. Этот немец умер от потери крови, другой же сдался сержанту Мелли, у него Владимир забрал пистолет «Walther P38». Мотоцикл же от выстрелов опрокинулся в кювет. В дальнейшем «Вилли» продолжил службу разведчиком: он заезжал в первую попавшую деревню и заставлял местных (в том числе и угнанных остарбайтеров) расспросить соседей о присутствии немецких войск и их типах. Юджин Мелли ценил его действия и говорил, что Куц был рождён, чтобы стать разведчиком. Куц носил, как требовалось по уставу, шерстяные брюки защитного цвета, рубашку с двумя карманами, суконный жакет и куртку. Капрал Билл Риски заставлял «Вилли» носить каску и всячески ругался, если тот снимал её[3]. Во время службы Владимир впервые попробовал жевательную резинку, а 12 апреля 1945 года во время поминок по умершему Президенту США Франклину Рузвельту, единственный раз за всю службу в американской армии, попробовал виски.
В апреле 1945 года Куц во время форсирования был тяжело контужен около Деллингена после попадания снаряда от танка «Тигр» в джип: это произошло на мосту. У Куца была свернута челюсть и выбиты восемь зубов, однако капрал Риски сумел вправить ему челюсть. Ещё в течение двух месяцев Куц страдал от заикания. Во время дальнейшего продвижения Владимир встретился с француженкой Жанетт, которая работала у одного бауэра: Куц защитил девушку от приставаний нетрезвого капрала из 2-го взвода. Родители (отец был маркизом) и младший брат Жанетт погибли в концлагере Дахау как участники французского Сопротивления. Со слов Куца, это была его первая любовь. Вскоре отряд покинул особняк, где проживала Жанетт, и отправился к Аугсбургу дальше.
После взятия Мюнхена Куц впервые увидел советских военнопленных (в том числе и коллаборационистов-власовцев). На пути к Аугсбургу Куц видел, как немцы подрывали заводы, где производились ракеты Фау-2. Во время наступления отряд Куца получил приказ перехватить часть СС, уходившую в Альпы: это было в конце апреля 1945 года. Однако «Вилли» по ошибке принял американскую машину из другой части за немецкую и обстрелял её из пулемёта. Несмотря на крики Юджина с призывом остановиться, без жертв не обошлось. Вплоть до визита в США Куц боялся попасть под суд за огонь по своим. А вскоре Владимир заявил, что должен вернуться домой, тем более что 4-я дивизия уходила в Италию. 1 мая 1945 года «Вилли» отправился к реке Энс в сторону Вены на трофейном автомобиле «Mercedes-Benz», подаренном капралом Биллом Риски (ранее на нём ездил один из генералов войск СС), и со списком адресов всех его сослуживцев, а также запасом продовольствия, оружием и оранжевым тентом.
По пути на восток Куц попал в немецкую колонну грузовиков и чуть не выдал себя, еле вырвавшись. По пути его остановил один из служащих американской военной полиции в Зальцбурге, который по ошибке принял Куца за беглого солдата вермахта, поскольку тот не знал английского. Однако Куц на немецком всё же объяснил, что едет к своим. 5 мая он уже был в Линце, а вскоре на реке Энс 4-я пехотная дивизия встретилась с частями 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Офицеры сообщили о Куце генерал-майору П. И. Афонину, и тот поручил отряду СМЕРШ во главе с капитаном Н. И. Шваревым из 16-го гвардейского полка проверить Куца.
Афонин направил Куца, как знающего иностранные языки, в состав СМЕРШ, в 16-й гвардейский полк. Владимир стал водителем и переводчиком в отряде контрразведки, где принимал непосредственное участие в выполнении специальных заданий командования. Осенью он был отпущен домой, так как ему не было 18 лет, при этом капитан Шварев посоветовал Куцу не рассказывать о службе в составе Армии США (он уничтожил документы, подтверждавшие его участие в американской разведке 4-й дивизии), чтобы не попасть под суд, а объяснить, что тот просто был угнан на принудительные работы в Германию. По возвращении в Веприк Владимир встретил выжившую чудом мать, однако долгое время потом болел. Летом 1946 года капитан Шварев помог Куцу получить годичный паспорт, и Владимир поехал к своему отцу в Норильск, где он жил на поселении в Норильлаге. Владимиру пришлось выдумать несколько историй, чтобы без билетов попасть в Норильск через Москву и Красноярск: плыл без пропуска на «литерном» пароходе, ехал по узкоколейной дороге в Дудинку, представлялся сотрудникам НКВД как игрок футбольной команды ГУЛАГа, которую тренировал А. П. Старостин. Вскоре он вступил в комсомол, окончил 10-летнюю школу и институт с аспирантурой.
Владимир Терентьевич работал слесарем на ТЭЦ, а позже трудился на Норильском горно-металлургическом комбинате имени А. П. Завенягина более 27 лет, организовывал энергосистему Норильского промышленного района. Работал позже уполномоченным Совета министров СССР по объектам первостепенной государственной важности (Саянский и Таджикский алюминиевые заводы), а также в Министерстве цветной металлургии СССР (главный энергетик Главка никель-кобальтовой промышленности) и на посту заместителя начальника главного управления Госснаба СССР. Также он стал известен как чемпион Красноярского края по плаванию: его тренерами были Валерий Буре и Андрей Старостин. В 1988 году Куц вышел на пенсию, получив статус пенсионера республиканского значения.
В апреле 1986 года Николай Шварев, который позволил Куцу избежать суда по ложному обвинению в сотрудничестве с немцами, скончался. Куц пережил несколько инфарктов и после второго инфаркта лежал в ЦКБ и рассказал одному из находившихся там на лечении пациентов (заместителю министра) о своей службе. После выздоровления Куц встретился с руководством КГБ в 1988 году и рассказал всю правду, однако на фоне гласности и демократии КГБ не стало чинить препятствия и позволило Куцу вылететь в США, чтобы найти сослуживцев. Через год Владимир Терентьевич в США, в Филадельфии встретил своих сослуживцев по 4-й пехотной дивизии: Юджина Мелли (учился после войны в Германии и Швейцарии), Ричарда Фитцсиммонса (электрик из Вермонта, жил после войны в Вермонте), Боба Нистрома и Билла Риски (работник мэрии Винстеда, в прошлом преподаватель). Специально Владимиру Терентьевичу выдали американское удостоверение ветерана боевых действий, а президент ассоциации ветеранов 4-й дивизии Гарри Грам назначил Куца пожизненным почётным членом ассоциации.
Ещё один однополчанин Томас Стотлер 29 июля 1989 года передал свою медаль «Пурпурное сердце» Владимиру Куцу; полковник Джон Барр подписал указ о награждении. 6 мая 1991 года Владимир Терентьевич получил российское удостоверение участника Великой Отечественной войны и последующие награды. Вскоре Владимир Терентьевич Куц побывал в Баден-Вюртемберге, где встретил жену и детей Антона Старца, у которого работал. 8 мая 2015 года Владимир Куц был приглашён на церемонию 70-летия победы в посольстве США в России, а на следующий день уже был гостем Парада Победы в Москве. В июне он побывал во Франции в честь 70-летия окончания войны и годовщины открытия второго фронта в Нормандии. Написал воспоминания «Поединок с судьбой». В 2016 году вышел документальный фильм Олега Штрома «Братья по оружию. Во имя общей Победы», в котором Владимир Куц рассказал свою историю.

[Tamplier]

Сегодня самый великий праздник для нашей страны. Каждый раз я думаю, какой пост будет правильным в этот день в данной теме? Наверное вот эти газеты и этот (если не прав, поправьте).

[Tamplier]

Еще одна удивительная история. Не устаю удивляться этим людям. Много тут писал про то, как люди воевали без рук, без ног. Война их сделала калеками! А, если человек родился глухонемым? Ни в одной стране мира таких людей в армию не берут. А как быть, если ты ХОЧЕШЬ и ГОТОВ защищать свою Родину?
Вот, такой человек был.
Никодим Корзенников родился в 1918 году в глухом сибирском городке. Он рос здоровым, сильным парнем, любил спорт, но врожденный порок сразу перекрыл ему множество путей — глухонемому очень непросто жить в этом мире.
Он не умел ни читать, ни писать и кто знает, как сложилась его жизнь дальше, если бы не близкие друзья, по заслугам оценившие врожденный ум, доброту и отзывчивость этого человека. Узнав, что в Ленинграде есть специальная школа для глухонемых, товарищи Димы (так называли Никодима) сделали все для того, чтобы он мог учиться в ней и одновременно полноценно трудиться.
Устроившись токарем на судоремонтный завод и умудряясь регулярно перевыполнять все трудовые нормы, Дима параллельно активно посещал школу, где быстро освоил язык жестов и научился читать. Вот только писать у него не получалось: руки с трудом держали перо, корявые буквы не хотели складываться в слова, правда, с его упорством и этот рубеж можно было преодолеть. Но вскоре учебу пришлось прекратить…
Судя по застывшим лицам людей, черный репродуктор, висящий на стене общежития, явно вещал что-то очень важное. Но у репродуктора нет губ, по которым можно прочесть, и Дима терпеливо ждал, пока передача закончится, чтобы спросить у своих друзей, что же все-таки случилось?
Когда народ начал расходиться, Дима легко дотронулся до плеча своего соседа и вопросительно глянул ему в глаза. Тот все понял и, четко соблюдая артикуляцию, чтобы глухонемому было понятно, одним коротким, страшным словом передал всю растянутую речь Молотова: война
а призывном пункте толпился народ. Дверь открылась, и в кабинет принимающего заявления от добровольцев лейтенанта робко вошел здоровенный сибиряк, уже подстриженный «под ноль», и с вещмешком за плечами.
Вошел и положил на стол написанное чужой рукой заявление. «Вот это боец» — с удовольствием подумал офицер. «Фамилия, имя, отчество?» — парень, понурившись, молчал. Разобравшись, что к чему, офицер помрачнел и решительно махнул рукой в сторону — «Не годен! Следующий»…
А потом пошли призывные комиссии одна за другой и везде одна и та же формулировка: «Не годен! Не годен! Не годен!»…
Никодим третьи сутки не уходил из цеха, прерывая работу только на короткий сон. Пресловутый «план» был давно уже перевыполнен на сотни процентов, а что оставалось делать? На фронт все равно не берут, говорят, что здесь от него больше пользы…
И тут помог случай. Сосед по общежитию сообщил, что создаются спецотряды для борьбы с диверсантами. И командир одного из таких спецотрядов — его хороший знакомый. Больше того: сосед уже поговорил с командиром и тот готов «посмотреть» Диму в деле — завтра на стрельбище.
Писать Корзенников не умел — да в тайге это и необязательно. Зато стрелять… На следующий день «знакомый соседа» — молодой лейтенант — с нескрываемым удовольствием смотрел, как молчаливый и очень робкий для своей комплекции парень спокойно и методично выпускал пулю за пулей прямо в центр мишени. Винтовка в его руках больше напоминала игрушку, чем оружие. Тоже мне, нашли инвалида! Да такой стрелок на вес золота и неважно, что он — глухонемой, команды ведь понимает. Правда, только когда смотрит в лицо, зато и выполняет их отменно. Так в призывной карточке Никодима появилась, наконец, надпись: «Годен»…
Правда, повоевать с диверсантами Никодиму так и не удалось — свежесформированный отряд тут же специальным приказом был брошен в мясорубку передовой…
Пригибаясь от взрывов, лейтенант бежал по свежевырытому, неглубокому окопчику. Как же так можно: необстрелянных, можно сказать, гражданских, некоторые даже оружие держать не научились, и сразу — на передовую, под танки.
Вот под ноги попался один из «гражданских»: уткнув винтовку в небо, он палил, зажмурив глаза в белый свет как в копеечку, почем зря переводя драгоценные патроны. Дав ему пинка, чтобы привести в чувство лейтенант рванул дальше и тут, в суматохе боя, ему открылась удивительная картина: удобно разместившись на бруствере окопа, глухонемой, плавным, отработанным движением посылал очередной патрон в патронник, быстро находил цель и, поразив ее, тут же переключался на следующую.
Рядом были аккуратно разложены бутылки с зажигательной смесью. Лежали они явно не просто так — один из вражеских танков уже пылал в сорока метрах от окопа. Казалось, работает хорошо налаженный и удивительно надежный механизм. Рядовой Корзенников отстреливал идущую за танками фашистскую пехоту, как белок в родной тайге — в ушах его стояла тишина, а в душе царило спокойствие. Грохот разрывов, рев десятков танковых двигателей — все то, что сводит с ума впервые попавших на передовую, никак не могло помешать Никодиму уничтожать врагов.
Увидев командира, боец ободряюще улыбнулся и что-то промычал. Лейтенант хотел улыбнуться в ответ, но не успел — разорвавшийся за спиной снаряд разнес его на куски…
Никодим пришел в себя от удара ногой в живот. Окружившие его люди в чужой форме явно хотели, чтобы он встал и следовал за ними. Через полчаса они пришли в ближайшую деревню и пленного завели в здание бывшего сельсовета. Там сидели несколько немецких офицеров. Переводчик что-то шлепал губами, но понять его было невозможно. Немцам в голову не могло прийти, что перед ними — глухонемой, ведь людей с таким пороком не берут ни в одну армию в мире. А солдатская книжка и форма говорили о том, что пленник — кадровый боец. А молчит он потому, что слишком упрямый, как и большинство этих русских. Ничего — заговорит. Не дождавшись ответа ни на один из вопросов, Никодима начали бить…
Его избивали не один день, пытаясь вырвать если не ответы на вопросы, то ходя бы просто крик, жалобу — все было бесполезно. Наконец, поняв, что от этого здорового сибиряка толку мало, его решили повесить заодно с другими пленными.
С трудом приоткрыв заплывшие глаза, Никодим увидел болтающуюся перед лицом петлю виселицы. Рядом стоял такой же горемыка, но петля уже была надета на его шею. Вдруг горемыка сбросил петлю, рванулся в сторону и кинулся наутек. Никодим недоуменно оглянулся и понял, что немцам явно было не до пленных, в этот момент они яростно палили из автоматов вдоль улицы. Очевидно, кто-то решил помешать казни и обстрелял деревню из ближайшего леса.
Кто был его спасителем — Никодим так и не узнал, а сейчас ноги несли его все дальше в лес от врагов, от смерти.
Разведчики возвращались с задания, когда первый поднял руку, велев всем остановиться. В пяти метрах, пересекая им путь, неуклюже спотыкаясь, брела высокая худая фигура в изорванном в клочья солдатском белье. На окрик фигура не реагировала, пришлось слегка ткнуть ее автоматом под ребра. От толчка человек упал, развернулся и попытался подняться, но, увидев советскую форму, слабо улыбнулся разорванными губами, что-то промычал и потерял сознание…
Майор-особист так же был уверен, что глухонемых в армию не берут. А вот вражьи диверсанты среди них вполне могут быть. Но… военный комиссар Приморского райвоенкомата сообщил, что Никодим Михайлович Корзенников, глухонемой от рождения, был мобилизован 25 июня 1941 года.
Далее в документе было сказано, что рядовой Корзенников пал смертью храбрых при выполнении боевого задания. На полученной фотографии был изображен молодой и здоровый парень, мало похожий на исхудавшего до невозможности человека, подобранного разведчиками в лесу, а сейчас томящегося в «холодной» в ожидании своей участи. Образец подчерка тоже ничему не помог — заявление добровольца, которое обязательно писалось собственноручно, было написано округлым, аккуратным подчерком. Заключенный же явно не мог связать двух букв.
Теперь Никодиму явно грозил расстрел, но уже от своих. Спасло его письменное свидетельство одного из немногих выживших в том бою: «Настоящим докладываю, что знаком с красноармейцем Корзенниковым на протяжении двух месяцев. Красноармеец Корзенников, несмотря на врожденную глухонемоту, был примерным воином, боролся с немецко-фашистскими захватчиками, не щадя жизни. На его личном счету подбитый вражеский танк, немалое количество уничтоженных германских солдат и офицеров. На вопрос: грамотен ли красноармеец Корзенников, отвечаю — грамотен. На вопрос: умеет ли писать, отвечаю — не умеет».
Во время жестокой битвы на Невском пятачке осенью 1941 года Никодим Корзенников получил контузию и перелом правой стопы. После лечения в госпитале он уже не вернулся в армию по состоянию здоровья. До конца войны глухонемой работал на Кубани токарем, а в Киренск с немалыми трудностями добрался только в 1947 году. Близкие к тому времени уже не чаяли увидеть Диму живым. В родном городе Никодим устроился токарем, обзавёлся семьёй.
Заслуженную в первом бою медаль «За отвагу» Корзенников получил только в 1970 году. А широкой общественности его имя стало известно ещё через 5 лет, когда очерк о бойце написал журналист Ефим Гаммер. Этот же автор впоследствии опубликовал документально-художественную повесть «Феномен образца 1941 года». В 1985 году, согласно сведениям базы данных «Память народа», Министр обороны СССР Сергей Соколов в связи с 40-летним юбилеем Победы наградил Никодима Корзенникова Орденом Отечественной войны I степени. Умер ветеран в 2004 году, похоронен он на кладбище станицы Елизаветинской в Краснодаре.

[Tamplier]

Вот еще одна история в нашу копилку. История тяжелая. Но, не менее достойная, чем всем известные пионеры-герои.
В январе 1943-го в деревне Девица Воронежской области фашистами были расстреляны семь мальчиков. Коля, Ваня, Толя, Митроша, Алеша, и еще один Ваня, и еще один Алеша… Ребят убивали на глазах у односельчан и у родителей.
Подвиг отважных мальчиков, которых после смерти местные жители стали называть «Девицкие Орлята», не так известен, как истории об «официальных» пионерах-героях, о которых нам рассказывали учебники...
Дети вредили фашистам по мере сил.
Летом 1942-го фашисты оккупировали правый берег Дона, в числе занятых ими населенных пунктов оказалось и село Девица Семилукского района. Враги установили там свою комендатуру, отделение гестапо, карательные контрразведывательные органы, почту.
На центральной площади в полуразвалившейся православной церкви фашисты устроили лагерь для военнопленных. Раненых советских солдат и офицеров держали за колючей проволокой по 700-800 человек без еды и медицинской помощи.
Местную школу оккупанты взорвали, у жителей села стали регулярно отбирать продукты, некоторых угнали в Германию. Тех, кто остался, сгоняли на общие работы. В общем, Девицу постигла та же участь, что и многие другие оккупированные деревни.
В этих краях воевали партизаны, однако вряд ли они могли в тот момент повлиять на жизнь в селе, занятом фашистами. И роль борцов с оккупантами по собственной инициативе взяли на себя восемь мальчиков из соседнего села – юные бесстрашные герои. Ребята твердо решили вредить немцам изо всех сил. Кто как может...
Иван и Михаил Зайцевы, Алексей Жаглин, Митрофан Жерноклеев, Алексей и Иван Кулаковы, Анатолий Застрожнов и Николай Трепалин – имена этих героев, которым было всего-то от 12 до 15 лет, должен запомнить каждый. Дети прокалывали гвоздями колеса немецких автомобилей, воровали у фашистов оружие и затем тайно передавали его партизанам, перерезали провода телефонной связи, тайком подкармливали советских пленных, а также с помощью металлических крючков регулярно стаскивали с фашистских почтовых телег письма и бандероли, предназначенные для немцев. Иногда мальчикам даже удавалось воровать у врагов важные документы и также передавать партизанам.
Несколько месяцев ребята не давали покоя оккупантам, однако вычислить и изловить их немцы никак не могли – уж слишком осторожны были школьники, а деревенские жители их не выдавали. Некоторые местные мальчишки так же помогали товарищам (например, работали в качестве связных, передавая информацию от них партизанам), однако основной костяк этой детской «диверсионной группы» составляли именно восемь вышеназванных ребят.
Ежедневно они совершали свои маленькие (впрочем, если разобраться, то совсем не маленькие, а очень важные) подвиги. Например, известен случай, когда ребята незаметно подобрались к обозу из 30 подвод и распрягли лошадей, которые должны были доставить большую партию снарядов на линию фронта фашистам. Лошади разбежались, боеприпасы доставить вовремя не удалось. И такие «выходки» ребята устраивали постоянно, изрядно попортив фашистам жизнь.
К сожалению, мальчиков, в конце концов, вычислили. Немцы схватили восьмерых школьников и несколько дней держали взаперти, пытаясь выбить из них информацию об их деятельности и местоположении партизан. Ребята героически молчали, терпеливо перенося пытки фашистов. Один из школьников, Миша Зайцев, не выдержал и потерял рассудок. Тогда немцы вышвырнули его на улицу, сказав, что он может идти домой. Остальных же семерых продолжали пытать.
Похоронить ребят удалось, когда наши войска освободили деревню, но памятник поставили лишь в 1967-м.
В тот январский день фашисты вывели их в поле, дали в руки лопаты и приказали копать – расширять воронку, оставшуюся от разорвавшейся бомбы. Детям не сказали, что их будут казнить, поэтому ребята думали, что фашисты просто дали им такое задание – расчистить снег и зачем-то сделать большую яму. Была сильная метель, но школьники покорно орудовали лопатами, стараясь как можно быстрее закончить работу. А когда все было готово, немцы неожиданно открыли огонь. Семерных мальчиков расстреляли на глазах у их земляков и близких, ведь фашисты согнали к месту казни всю деревню. Школьники погибали молча. Лишь 13-летний Митроша, как только раздались выстрелы, успел крикнуть: «Мама!».
Трупы ребят покидали в яму. Жителям деревни запретили приближаться к этой братской могиле. Изо дня в день место гибели ребят все сильнее засыпало снегом.
А буквально через пару недель село Девица освободили советские войска...
Местные ветераны и дети войны хорошо помнят те времена..
Весной, когда снег начал таять, местные жители бережно вытащили тела ребят из ямы и перезахоронили на местном кладбище. Через 24 года пионерам-героям установили скромный памятник.

[Tamplier]

Давно не писал, но теперь решил восполнить этот пробел.
Итак, очередная история.

Ксения Семеновна Константинова

Родилась Ксюша 18 апреля 1925 года в селе Сухая Лубна Тамбовской губернии (ныне — Липецкого района Липецкой области), в простой трудовой семье. Папа — Семён Григорьевич, мама - Арина Семёновна. Дочка была первенцем, с малолетства росла в труде, помогая родителям. Ксения не отличалась особенной бойкостью или задором, но если требовалось, проявляла прямо-таки мужской характер. Однажды на окраине села она увидела мальчишку, которого обступили большие собаки. Пацан прижался к забору. Влезть на него не мог — мал был ещё. Стоял буквально в пяти метрах от калитки, но достать её был не в силах. Ксения, которой на ту пору исполнилось примерно семь лет, схватила палку и бросилась на защиту мальчонки. Разогнать разозлённых собак не смогла, очень скоро сама оказалась рядом с мальчиком, прижатой к тому же забору, да ещё с прокушенной ногой. И тогда, в эту полную страха и отчаяния минуту, девочка совершила неожиданное: упала на четвереньки, словно на миг превратившись в собаку, и отчаянно зарычала. Псы отпрянули, а Ксения, не растерявшись, схватила мальчонку за руку, метнулась к калитке и втолкнула его туда. Сама не успела: собаки уже пришли в себя и снова сомкнули кольцо. Но, к счастью, в тот момент возвращались с полевых работ мужчины и разогнали псов.
В 1939 году Ксения с отличием окончила семилетнюю школу и поступила в Липецкую фельшерско-акушерскую школу. Её тоже окончила с отличием и начала работать.
Второй день Великой Отечественной войны шестнадцатилетняя Ксения встретила в военкомате. Просилась на фронт, даже плакала, но безуспешно — не разрешили ввиду юного возраста. Вторая попытка (уже в 1942 году, всё-таки постарше стала!) тоже обернулась неудачей. А в третий раз Ксения добилась-таки разрешения. Родным ничего не сказала, не хотела уговоров и слёз. И ранним февральским утром 1943 года потихоньку ушла из дома. Даже записку оставить побоялась: вдруг мама примчится к военкомату?
Мама и примчалась, едва догадалась о поступке дочери. Да было уже поздно. А вскоре получила письмо: «Извини меня, мама, иначе я не могла поступить...» Собственно, больше почти ничего не значилось в том коротеньком письмеце...
Ксения окончила краткосрочные курсы медсестёр и весной 1943 года была зачислена санинструктором в 3-й батальон 730-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии.
Они сражались на Курской Дуге. И старшина медицинской службы Ксения Константинова тоже сражалась. Однополчанам говорила, что ей уже двадцать пять, и потому жалеть и беречь её нечего. Но бойцы смотрели на худенькую девочку и понимали: до двадцати пяти-то ей далеко. Удивлялись силам: Ксения выносила раненых без устали, словно не чувствуя тяжести. Однажды вытащила старшину батальона по фамилии Зирденко (ему перебило обе ноги), который потом утверждал, что весит сто пять килограммов.
В одном из боёв Ксению ранило осколком снаряда. Она попала в тульский госпиталь, но долго лежать не стала: едва поднявшись на ноги, сбежала к своим. «Как же они без меня? - сказала девушка главврачу. - Ведь их никто не вытащит с поля боя, так и будут там лежать до нашей победы?»
Снова передовая. Снова бои. Ксения, казалось, вообще никогда не спала: каждую минутку посвящала раненым. Если не требовалось оказывать медицинскую помощь, писала под диктовку письма, причёсывала бойцов, брила, стирала им одежду.
В сентябре 1943 года дивизию перебросили на Витебское направление. Батальон, в котором служила Ксения, сражался у деревни Узгорки за участок шоссейной дороге Смоленск-Витебск. 1 октября солдаты выбили фашистов из Узгорок. Тяжелораненых оказалось очень много, медикаментов на всех не хватало, а помощь требовалась срочная. Многие солдаты находились без сознания, никто из раненых не мог ходить. Ксения пешком отправилась в медсанбат, а вернулась уже в повозке. Бойцы ждали сестричку в лощинке. Ксения стала оказывать помощь и одного за другим переносить солдат в повозку. Но места всем не хватило, несколько человек ещё остались. Решили, что ездовой сейчас отвезёт раненых в медсанбат и вернётся за остальными. Повозка только-только тронулась с места, как показалась большая группа гитлеровцев — около ста человек.
- Скорей уезжай! - крикнула Ксения. - Мы задержим их! Гони!
Повозка скрылась за кустами. А здесь, в лощине, осталось несколько бойцов, которые не могли сражаться. Фашисты не видели их — лощинка была глубокой, а люди не подавали признаков жизни. Поэтому никакого «мы» на самом деле не было, и Ксения это знала. И крикнула так только затем, чтобы ездовой не остался, а уехал и спас людей.
Фашисты приближались, как та давняя стая псов. Противостояла им всего одна девушка, почти девочка, с автоматом в руках. Она перебегала с места на место, стараясь не попасть под пулю. И увела врагов так, что лощинка и вовсе стала им не видна. Отбивалась до последнего патрона. И даже этот последний патрон, который Ксения могла бы оставить для себя, понимая, что гитлеровцы не оставят её в живых и, скорее всего, будут пытать, девушка потратила на врага. Ещё одним стало меньше...
Её взяли в плен, совершенно безоружную. Около восьмидесяти оставшихся в живых фашистов — двадцать она убила. И эта свора не погнушалась расправой. Она отрезали Ксении нос, грудь, выкололи глаза и прибили колом к земле. Так её и нашли наши солдаты...
А раненые остались живы — все.
4 июня 1944 года Ксении Семеновне Константиновой присвоено звание Героя Советского Союза. Там, где она погибла, теперь стоит обелиск.

[Tamplier]

Следующий достойный Герой. Настоящий генерал (генерал-лейтенант).

Михаил Григорьевич Ефремов

Родился он 27 февраля (11 марта) 1897 г. в Тарусе Калужской губернии (ныне Калужская область) в семье небогатых мещан. Трудовая деятельность началась рано: сызмальства помогал отцу по хозяйству на мельнице, а потом способного подростка приметил московский промышленник Рябов. Михаил вначале работал подмастерьем на фабрике Рябова в Москве, затем поступил учеником к мастерам-гравёрам, а потом — на шестилетние Пречистенские рабочие курсы.
На военную службу был мобилизован в сентябре 1915 г. Сначала служил рядовым в 55-м запасном полку, однако вскоре его отправили учиться в школу прапорщиков, в грузинский город Телави. По окончании её весной 1916-го он был направлен в Действующую армию, на Юго-Западный фронт.
Командиром артиллерийского подразделения участвовал в Брусиловском прорыве. Михаил Григорьевич, умный, решительный, богатырского сложения, быстро завоевал авторитет у солдат, которые вскоре стали уважительно звать его «наш прапор».
Тем не менее, прапорщик Ефремов стал одним из первых кадровых военных, мобилизованных революцией. Рабоче-крестьянское происхождение, сочувствие идеям большевиков, честолюбивый характер – что еще нужно было для командирской карьеры в эпоху строительства нового мира?
Тогда, осенью 1917 года, он, как многие фронтовики, как тысячи рабочих, завтрашний день всецело связывал с программой РКП(б). И в красногвардейцы записался еще до появления декрета о создании Красной армии (вышедшего 15 января 1918 г.). А ведь он был из тех московских фабричных, кто не только сам умел держать винтовку в руках, но и владел командирскими навыками, знал на собственном опыте, что значит воинская дисциплина.
Как известно, в Москве большевикам и левым эсерам захватить власть оказалось сложнее, чем в Петрограде. Ефремов в эти дни был инструктором 1-го Замоскворецкого красногвардейского отряда, стрелял в сопротивлявшихся юнкеров на улицах Белокаменной…
В грозовом восемнадцатом ему доверили на Кавказском и Южном фронтах сначала красноармейскую роту, затем – батальон, полк, бригаду, стрелковую дивизию. Он бил белоказаков Краснова и Мамонтова, был ранен, угодил в воронежский госпиталь.
Подчеркнем, что его военная судьба в лихую годину Гражданской войны не была из ряда вон выходящей. В 1918 – 1919 гг. в Красную армию были мобилизованы или добровольно поступили на службу тысячи офицеров императорской армии. Назывались они в РККА, как известно, военными специалистами или, короче, военспецами. По сведениям Мобилизационного управления Всероссийского главного штаба, в период с 29 июля, когда декретом Совнаркома был объявлен первый (частичный) призыв бывших генералов и офицеров, по 15 ноября 1918 г. только по шести военным округам европейской части РСФСР было принято в Красную армию 20 488 бывших генералов и офицеров, а к концу 1918 года — 22 295 военспецов.
При обороне в 1919 году Астрахани – стратегического центра, прикрывавшего вход из Каспия в Волгу, по которой шло снабжение центральных областей России хлебом и сырьем, – Ефремов выдвинул ряд оригинальных идей по переоснащению железнодорожных вагонов и платформ в подвижные артиллерийские батареи и пулеметные гнезда, и талантливо применил их.
В ту пору власть в Баку принадлежала буржуазному мусаватистскому правительству, а азербайджанские большевики находились в подполье. Предсовнаркома Ульянов (Ленин) был противником «механического» присоединения Азербайджана к РСФСР: колонизаторская политика, по его убеждению, не обеспечивала прочного мира. Владимир Ильич стремился к созданию нового, союзного Азербайджана – тесно связанного с Советской Россией и политически, и экономически. Ведь бакинская нефть нужна была, как воздух.
И вот, после успешного завершения боев на Северном Кавказе 11-я армия РККА вышла к азербайджанской границе. Что было делать дальше? 17 марта 1920 г. Ленин телеграфировал Реввоенсовету Кавказского фронта: «Взять Баку нам крайне, крайне необходимо. Все усилия направьте на это, причем обязательно в заявлениях быть сугубо дипломатичными и удостовериться максимально в подготовке твердой местной Советской власти». Пришло время Ефремова…
Командуя группой из четырех бронепоездов, Михаил Григорьевич осуществил смелый прорыв своего желдорполка к столице Азербайджана, быстро покрыв дистанцию в 300 км. На головном бронепоезде «III Интернационал» следовали вожди азербайджанской революции Баба Алиев, Анастас Микоян и Газанфар Мусабеков. Артиллеристы Ефремова расчищали ему дорогу, рассеивая шрапнелью мусаватистские части. Беспримерный рейд бронепоездов обеспечил почти бескровный переворот в Баку.
А иначе – распад и бессилие, как случилось у мусаватистов…
В те дни, наверное, даже лидеры азербайджанских большевиков Баба Алиев и Анастас Микоян не представляли в точности, какое государство им предстоит строить после победы. Да и для Ефремова революционные идеи оставались скорее лозунгами – вряд ли он всерьез разбирался в марксизме, не располагая в напряженную пору военной страды временем вчитываться в научные труды. Просто в боевых условиях сомнения для командира недопустимы. Он присягнул Октябрю, проливал кровь за счастье трудового народа и заряжал своей верой других, беспрекословно, точно и в срок выполняя боевые приказы….
После Бакинской операции храброго комкора щедро, по-восточному изысканно наградило новое, Советское, правительство Азербайджана: он получил саблю с золотым эфесом, хрустальную вазу с драгоценными каменьями… А также стал кавалером ордена Красного Знамени РСФСР и аналогичного ордена Азербайджанской ССР за номером 1.
После победоносного завершения Гражданской войны Ефремов быстро шагнул в командующие войсками – поочередно Приволжского, Забайкальского, Орловского, Северо-Кавказского и Закавказского военных округов.
Но в роковом 37-м над ним, как над многими командирами, нависла беда… Герой Октября, арестованный по делу маршала Тухачевского командарм 2-го ранга Павел Дыбенко на допросах дал показания против Ефремова. К негативному флёру, окружившему Михаила Григорьевича, добавилось и его офицерское прошлое в Русской армии – тогда многих военспецов НКВД заведомо считало неблагонадежными.
Командующего округом «взяли на карандаш». Вызванный в столицу, он был поселён на два с половиной месяца под неусыпным надзором в гостинице «Москва». Фактически это был домашний арест. Дотошно проверяли каждый шаг, каждое слово. Затем начались допросы, на которых звучали фамилии Тухачевского, Якира… Другие генералы и офицеры в подобных ситуациях скисали, под давлением начинали «признаваться». Но не таков оказался Ефремов. Выдержка и сознание своей правоты его не подводили. А когда стало ясно, что из этой паутины без посторонней помощи не выбраться, он направил письмо наркому обороны Ворошилову. Обратился с письмом и к Анастасу Микояну – давнему бакинскому товарищу, который стал одним из влиятельных соратников Сталина.
Надо заметить, что немало таких отчаянных писем тогда осталось без ответа. А тут случилось невероятное. То ли подействовало заступничество наркома, бакинского боевого товарища, то ли сошлись какие-то линии в планах вождя… Словом, на Лубянку, к ежовским костоломам, Ефремов так, к счастью, и не попал. Но ему устроили последнюю проверку, похожую на спектакль.
Это был то ли допрос, то ли дружеская беседа с участием Ворошилова и Микояна, в присутствии вождя. Сталин молча выслушал объяснения Ефремова и на этот раз поверил герою Гражданской. Дело в отношении его закрыли.
…Первые месяцы Великой Отечественной, как известно, были самые трагические. Командуя 21-й армией, Ефремов ожесточённо дрался на могилевском направлении, задержал продвижение гитлеровцев к Днепру. В отчаянно тяжелом августе на время стал командующим войсками Центрального фронта. Налицо были огромные потери, сотни тысяч сдавшихся в плен красноармейцев, нескончаемые отступления, паника... Казалось, сбываются планы завоевателей, и советская «империя» вот-вот рассыплется, не выдержав самого мощного в мировой истории удара.
Но советские воины не желали мириться с этой, казалось бы, непререкаемой логикой. Духовная подмога пришла, в том числе, из героического прошлого. Офицеры вспоминали из училищного курса про далекую скифскую войну (проверенная на просторах Евразии тактика: заманить врага вглубь, а потом уничтожить), рассказывали солдатам в короткие минуты затишья об Александре Невском, Дмитрии Донском, Петре Великом, вчитывались в хронику сражений Семилетней войны, когда русские прусских бивали… Вспоминали и Гражданскую, когда революционному Петрограду и красной Москве угрожали Юденич и Деникин, но бойцы РККА выстояли. Находили новый смысл в событиях 1812 года, не случайно в библиотеках в десятки раз увеличился спрос на «Войну и мир» Толстого...
Много читал и генерал Ефремов, выкраивая время даже в дни запредельных перегрузок. В ту роковую пору генералу хотелось почувствовать себя звеном в длинной цепи, проходящей через всю историю страны. Кстати, Ефремову и воевать довелось на тех рубежах, где русские воины не раз защищали Москву от нашествий с запада.
На московском направлении он в октябре сорок первого принял командование над 33-й армией, которую быстро превратил в одну из самых боеспособных. А ведь она изначально состояла почти сплошь из записавшихся в народное ополчение, не нюхавших пороха добровольцев...
В декабре группа армий «Центр» фельдмаршала фон Бока предприняла новую решительную попытку прорыва к Москве, которая должна была увенчаться уже назначенным парадом гитлеровских войск на Красной площади. 1 декабря после мощной артподготовки две дивизии вермахта, пятикратно превосходившие в силах оборонявшихся, прорвали северо-западнее Наро-Фоминска заслон 222-й стрелковой дивизии 33-й армии. Командующий Западным фронтом Г.К. Жуков приказал Ефремову ответить встречным ударом. В операции, разработанной штабом 33-й армии, принимали участие 120 танков, стрелковая бригада, полк НКВД и два лыжных батальона. Она оказалась удачной: 76-й стрелковый полк НКВД и 136-й отдельный танковый батальон 2 декабря выбили фашистов из села Петровское. Этой операцией генерал Ефремов пресек последнюю попытку немцев прорваться к столице.
А во время начавшегося 5 декабря победоносного контрнаступления армия Ефремова 26 декабря освободила Наро-Фоминск, 4 января – Боровск, 19 января – Верею.
После непрерывных двухмесячных боев войска Ефремова нуждались в подкреплении и отдыхе. Но приказ командующего Западным фронтом гласил: во что бы то ни стало продолжать наступление на Вязьму!
Георгий Жуков, будущий Маршал Победы, скажем прямо, редко признавал собственные просчеты, да и к Ефремову – своему калужскому земляку – относился почему-то слишком сурово, отнюдь не отдавая должное его полководческим способностям. Тем дороже стоит честное признание маршала, сделанное уже после войны, когда он, с высоты прошедших лет оценивая события 1942 года, прямо сказал о том, что командованием Западного фронта и Ставкой ВГК «в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы».
Просчеты эти объясняются, прежде всего, эйфорией после первых побед под Москвой, когда советское командование с Верховным во главе посчитало, что уже наступило время коренного перелома в войне, и Красная армия в силах гнать врага до самой границы, а может, и дальше. Но гитлеровские генералы, понукаемые фюрером, вовсе не собирались отдавать инициативу, и группировка вермахта под Москвой была спешно усилена резервами, переброшенными из Западной Европы. Поэтому врагу удалось снова усилить давление на московском направлении.
В итоге с февраля 1942 г. Ефремову пришлось действовать в окружении противника, фактически в немецком тылу. Но измученные, голодные бойцы 33-й армии (костяк которой составляли коренные москвичи-ополченцы) считали себя «железным щитом Москвы» и упорно не складывали оружия. От голода люди обессилели, съев даже разваренные поясные ремни из кожи. Боеприпасов тоже не оставалось. К тому же растаял снег, а красноармейцы были в валенках. Как назло, рано разлилась и Угра. Держались только боевым духом…
Весь март, по приказу Жукова, навстречу окруженцам пытались «пробить коридор» части 43-й и 50-й армий. Но самому идти на прорыв, чтобы соединиться с ними, Ефремову долго запрещалось: Сталин упрямо полагал, что наступательные возможности Западного фронта отнюдь не исчерпаны.
Немцы, взяв 33-ю армию в кольцо, с каждым днем сжимали его всё туже.
9 апреля Ставка ВГК прислала за Ефремовым самолет: Сталин приказал вывезти мужественного генерала из окружения. Но Ефремов отказался оставить своих солдат в таком отчаянном положении и, по существу, нарушил приказ Верховного прибыть в Москву.
На самолет погрузили лишь знамена частей 33-й армии, чтобы они не достались врагу…
Позднее Ефремову предлагали выйти из окружения окольными тропами с небольшой охраной, но спасти армию таким маневром было невозможно. Поэтому генерал деятельно готовил прорыв всех окруженных сил 33-й армии.
Гитлеровцы тем временем выдвинули Ефремову ультиматум с почётными условиями сдачи, гарантировав жизнь всем красноармейцам и командирам. Реакцией Ефремова на него была немедленная шифрограмма в штаб Западного фронта: «Прошу нанести бомбовый удар по району с врагом: Кр. Татарка… Бесово».
Комфронта Жуков тут же нацелил боевую авиацию на указанный район. Враг получил достойный ответ в виде бомбово-штурмовых налетов, на собственной шкуре убедившись, что непреклонный генерал и в полном окружении продолжает действовать, что между ним и командованием фронта всё еще есть связь. Армия Ефремова – казалось бы, почти совсем уничтоженная – оставалась боевой силой…
В ночь с 13 на 14 апреля 1942 г. около шести тысяч солдат и офицеров во главе с командармом сумели выйти к р. Угре в районе Виселово – Новая Михайловка. Однако к удивлению Ефремова, никакого «встречного удара частей 43-й армии Западного фронта», об организации которого позднее говорил Г.К. Жуков и который позволил бы многим спастись, на самом деле так и не последовало…
К несчастью, Ефремов получил тяжелое ранение в ногу, и с трудом передвигался. В лесной чаще близ деревни Горнево он окончательно понял, что шансов выйти из окружения у него нет. Тем более, что враг наседал, а патроны были уже наперечет.
Генерал решительно отвергал саму возможность плена, а идти на прорыв самостоятельно не мог, получив три ранения. Он попрощался с товарищами, которым не пожелал быть обузой, и застрелился (согласно наиболее распространённой версии, 19 апреля).
Оставшиеся в живых ефремовцы упорно пробивались к своим, некоторые примкнули к партизанам. Большинство погибло той весной, как и командарм, предпочтя смерть плену.
Но были и те, кому удалось остаться в живых. Один из прорвавшихся из «котла» – связист Владимир Гуд – с теплотой вспоминал о военачальнике, навсегда оставшемся в памяти однополчан: «Генерал Ефремов – отец солдатский. Не оставил бойцов…». Многие командиры Западного фронта, знавшие Ефремова, были уверены, что если бы он спасся, то Сталин двинул бы его выше комкора…

[Tamplier]

Так Красная армия потеряла доблестного воина и талантливого военачальника, превыше жизни ценившего офицерскую честь. Но жизнь свою генерал Ефремов отдал, безусловно, не зря: стойкость обреченного командарма стала также одним из факторов перелома – спустя считанные месяцы война покатилась в обратную сторону… Кстати, ни свидетельства выживших, ни немецкие трофейные документы не обнаруживают ни одного факта коллективной сдачи в плен кого-либо из бойцов и командиров 33-й армии. Они не сдавались до последнего…
Немцы вскоре обнаружили тело мужественного генерала и опознали его. По приказу вражеского командования хоронили Ефремова с воинскими почестями: солдаты фюрера проявили должное уважение к достойному противнику.
Известна легенда о немецком генерале, который в тот день находился в Слободке и заявил своим солдатам: «Вы должны сражаться за Германию так же храбро и мужественно, как этот генерал за свою Родину!». Есть предположение, что это был не кто иной, как сам Вальтер Модель, будущий генерал-фельдмаршал, амбициозный и гордый военачальник. В апреле 1945-го, когда нацистские вояки уже толпами сдавались союзникам, он, наперекор соратникам и подобно Ефремову, предпочел плену самоубийство.
После войны на несколько десятилетий подвиг Ефремова и бойцов его 33-й армии почти забыли. Сказывалось негативное отношение к командарму со стороны некоторых военачальников, возлагавших почти всецело на Ефремова вину за Ржевско-Вяземский «котел»… Только в наши дни подвиг Михаила Георгиевича был оценен по достоинству: 31 декабря 1996 г. ему посмертно присвоено звание Героя России, за которую он сражался с непоколебимым мужеством и стойкостью.

Здесь, думается, уместно вспомнить о двух других генералах, оказавшихся в такой же ситуации.
Генерал-лейтенант Андрей Власов, командующий 2-й ударной армией, штаб и части которой в том же 1942 году оказались в «котле» в районе Мясного Бора, не только сам изменил Родине, но и занялся формированием из советских военнопленных т.н. «Русской освободительной армии» – боевых сил, предназначенных для военных действий против Красной армии. Спасая шкуру, Власов из боевого генерала превратился в предателя и авантюриста и понес после войны заслуженную кару (был повешен по решению суда).
Генерал от инфантерии Александр Самсонов, командующий 2-й армией Северо-Западного фронта, отважно воевавшей в августе 1914 года в Восточной Пруссии, попал в окружение в ходе неудачного для русских войск сражения в районе Мазурских озер. И тоже, как и Ефремов, пустил себе пулю в висок, чтобы избежать германского плена…
Спасая себя, генерал Власов навеки опозорил свое имя, а генералы Самсонов и Ефремов, пожертвовав жизнью, своих имен не запятнали. Потому что честь для воина всегда дороже жизни…